25 октября — 25 лет со дня преставления протоиерея Григория Пономарева
Отец Григорий Пономарев послужил Православной Церкви более шестидесяти лет. Сын протоиерея Александра Пономарева, в будущем архимандрита Ардалиона, арестованного в 30-х годах прошлого века и пропавшего без вести в лагерях, он с детства был воспитан в любви к храму. Уже в четыре года помогал отцу за богослужением, лет в 13—14 исполнял послушание псаломщика, при необходимости пел в хоре. К 16 годам Григорий твердо знал, что его жизнь и труд должны быть связаны с Православной Церковью. Была заветная мысль — уйти в монастырь, стать монахом. Быстро шло его духовное возрастание. Он много читал святых отцов, особенно святителей Василия Великого, Григория Богослова, Феофана Затворника, святого праведного Иоанна Кронштадтского, учился внутренней молитве. В 1936 году Григорий вступает в брак с Ниной Увицкой — дочерью священника-исповедника Сергия Увицкого. Октябрь стал особым месяцем в их жизни: в октябре они поженились, в октябре — день рождения матушки, и через много лет, именно в октябре — в один день — они оба отойдут ко Господу.
В 1937 году Григория рукополагают в сан диакона, у него рождается дочь, в день крестин которой, опять же в октябре, его арестовывают по 58 ст. УК РСФСР как «служителя культа». Впереди — шестнадцать лет лагерей, проходя которые он сохранил в себе веру в Господа, любовь к Нему и бесконечную надежду на Его всесильную помощь и защиту.
Сохранился духовный дневник батюшки, в котором он как на исповеди делится самым сокровенным в своей жизни. Самое сокровенное в его жизни — молитва. Чтобы понять это, приведем один эпизод из его лагерной жизни, описанный его дочерью в своей книге об отце.
«Молодой диакон Григорий был назначен бригадиром в группу самых злостных рецидивистов-уголовников со сроками до 25 лет. Это практиковалось местным начальством: сломать, подмять под себя молодых, превратив их в фискалов и доносчиков, чтобы легче было держать в узде других — убийц и насильников. “Убрать” человека для которых было пустяком, а порой некоторым развлечением. С ними даже охранники, имеющие власть и оружие, не хотели связываться.
Группа двигалась в направлении лесной делянки, которую несколько дней, как стали разрабатывать. Удерживать направление мешали снежная буря и слепящий ветер. Шли почти наугад к темнеющей вдали стене леса, глухого таежного бора. Отец Григорий шел первым — вроде как по обязанности бригадира, а на деле он, по пояс в снегу, прокладывал путь, чтобы лишний раз не вызывать назревающий с момента их работы на делянке конфликт, который вот-вот должен был разразиться. Он шел, не переставая творить Иисусову молитву. Голодные, озверелые арестанты который день с безумством фанатиков требовали от него еды, так как их дневные пайки, застывшие слизкие комки хлеба, не могли насытить даже ребенка. Он спиной чувствовал, что готовится какая-то расправа. Как горячо он молился в эти минуты Господу и Божией Матери! Ноги сами несли его куда-то и, подходя к лесу, он понял, что их делянка осталась где-то далеко в стороне. Он понимал, что не только час, а любой миг для него может быть последним.
Добравшись до леса и убедившись, что они забрели в сторону, зэки обступили его почти кольцом, ничем не отличаясь от стаи волков, выжидая, кто кинется первый, чтобы затем включиться и завершить эту бессмысленную кровавую драму. Им это было не впервой. И даже предлог есть: куда завел? Не насытиться, так хоть выместить накопившуюся звериную злобу. Охрана в такие минуты сразу исчезала. Положение казалось безвыходным. Но как сильна была его вера в помощь Господа! Все, что произошло дальше, он делал, видя себя как бы со стороны. Неожиданно для себя он непринужденно смахнул снег с поваленного ветром, как-то отдельно от других стоящего кедрача, и сел, улыбнувшись. Это просто ошеломило “стаю”.
— Ну хорошо, вот вы сейчас меня убьете. И что? Хоть кто-нибудь из вас будет сытнее? Да, я — поп, как вы меня зовете. И не скрываю, что прошу у Бога помощи. Но помощь-то нужна и всем вам. И она — у нас под ногами.
Почти у его ног, из под вывороченного с корнями дерева, среди хвои и переплетения сломанных ветвей виднелась шкура, вернее, часть шкуры медведя. Чувствовалось, что там, глубже утопая в снегу, забитый падающим стволом лежал уже мертвый зверь. Вероятно, мощное и крепкое с виду дерево было больным и ослабленным, и шквальный порыв ветра вывернул его с корнем, с огромной силой бросив на берлогу спящего медведя. Катастрофа произошла менее получаса назад, так как тело зверя было теплым, а его разбитая голова кровоточила.
Восторженный вой голодной человеческой “стаи” привлек и конвой. Даже самые озлобленные арестанты от предвкушения трапезы зачарованно смотрели на отца Григория. “Ну, поп, тебе и вправду Бог помогает”. Это ли было не чудо? По воле Господа и по горячей молитве отца Григория ноги сами привели его к этому месту. Отойдя в сторону, отец Григорий упал в снег, сотрясаясь от благодарных рыданий. Он-то понимал, что такое совпадение — не какая-то случайность, это сила Божественного Промысла».
Отец Григорий умер в один день со своей матушкой. Так умирают очень любящие друг друга люди. Но здесь тайна любви более глубокой. Мы знаем, что большинство духовенства — женатые священники. Есть некая таинственная связь между таинством брака и таинством священства. Одни и те же тропари поются при совершении венчания и при рукоположении. Брак — в превечном замысле Бога о человеке, в тайне творения человека, самая первая заповедь, определяющая его призвание.
«Тайна сия велика есть» — в свете Христовом раскрывается то, что скрывает грех и смерть о красоте человека. Он возвращает человека к первозданной красоте и к первозданному величию. Возвратить браку полное его достоинство — один из плодов Христова священства. Когда священническое служение вверяется тому, кого Бог прежде призвал к браку — мы видим, что этот дар дается для служения людям — в искупительном подвиге Христовом.
Но, приняв однажды служение Церкви, невозможно повернуть вспять или поставить под сомнение первоначальный выбор своего образа жизни. Мы знаем, что диакон или священник, или просто монах не может уже никогда вступить в брак — его служение в Церкви связывает его с его жизненным призванием. Поскольку он в своем монашеском призвании принял дары Духа Святого для служения Церкви, его первоначальный выбор запечатлен вечной печатью Креста Христова. Точно так же, если женатый священник теряет свою супругу, он не имеет права вступить в новый брак, поскольку тайна брака у священника обретает новое, абсолютное значение.
Поскольку брак — малая церковь, он становится для священника пророческим прообразованием того, чем является тайна Церкви великой. Во вдовстве он обретает абсолютную необратимость и неповторимость. «Тайна сия велика есть» — говорит апостол, имея в виду союз Христа и Церкви. Так союз супругов становится единственным и вечным. Подобно союзу священника со Христом и с паствой, он обретает измерение пасхального пира веры.
Все таинства Церкви, к которым многие прибегают в наши дни, становятся по-настоящему действенными, только когда они одушевлены глубокой молитвой. Это особенно важно среди нынешнего небывалого разрушения семьи, в том числе нередко и венчанной, которая призвана стать малой церковью. Враг понимает, что если будут разрушены малые церкви, великая перестанет существовать сама собой.
Первое впечатление, которое может сложиться от чтения дневниковых записей отца Григория — как будто ничего нового. Но это впечатление обманчиво. Вспоминается, как один знаменитый, весьма одаренный проповедник нашего времени отзывался о проповедях святого праведного Иоанна Кронштадтского (признавая величие подвига святого): «Ничего более скучного я в жизни не читал».
Поразительна эта глухота к слову, исполненному благодатной силы, однако гений, в отличие от среднего таланта, не боится банальностей. Самые простые, тысячу раз слышанные слова звучат у него как сказанные впервые — от соприкосновения с Духом.
В этом смысле краткие записи отца Григория можно сравнить с толкованиями святителя Феофана Затворника на Послания апостола Павла. Добросовестно, как прилежный ученик, излагает он мысли различных святых отцов и, достигая их глубины, благодатно проникаясь ею, вдруг начинает говорить от себя. Вернее, как сказал преподобный Силуан Афонский, совершенные отличаются от других тем, что от себя ничего не говорят. Такое же впечатление производят, например, «Письма духовным детям» игумена Никона (Воробьева) — как будто известные каждому семинаристу богословские истины, но в них присутствует такая простота и глубина, которая не может не потрясать любящую Бога душу. В этом тайна и чудо — соединение опыта Церкви со своим личным.
И у отца Григория мы читаем то, что много раз читали у других — о предании себя воле Божией, об узком пути спасения, о кресте, о молитве и о любви как основании всего. Но оттого что это идет изнутри, все отмечено неповторимой новизной. «Предать себя всецело Господу (подчеркнуто) — да будет воля Твоя, внутренно (подчеркнуто) пусть эти слова скажутся». И под этой краткой записью, как часто он делает в подобных случаях, стоят даты: 25.04.90, 19.02.90, 10.10.94, 18.11.94, 24.12.94. Так писатель датирует окончание работы над своим трудом. А здесь эти цифры означают, что в течение всей жизни на разных этапах ее происходит все более глубокое, и потому все более новое постижение всем известной истины.
«Бойся, страшись льготности, — пишет отец Григорий. — Страшись остаться у потухшего духовного костра». Мы понимаем, что означает этот образ костра для человека, прошедшего колымские, с леденящими долгими зимами, концлагеря. Каждое слово у него, действительно, оплачено жизнью. «Сам замерзнешь, и приходящих к тебе не согреешь добрым, ласковым словом, словом одобрения, словом жизни».
Вспоминается рассказ одного епископа о человеке, прошедшем через такие же лагеря, который выражал некую тревогу по поводу своей благополучной жизни на свободе: «Дело в том, — говорил он, — что когда я был в том аду, я сознавал, что все мои молитвы за моих врагов принимает Господь, потому что за ними стоят мои страдания. А теперь, когда я живу на воле и в благополучии, у меня нет прежней уверенности». Вот почему отец Григорий снова и снова возвращается к теме «льготности»: «Льготность очень большой и опасный враг. Ласково берет, но жестоко бьет». И снова: «очень опасный, ежечасно подстерегающий враг». Тема «ежечасно подстерегающего врага» красной нитью проходит через все его заметки.
Тайна крестного пути — креста — для отца Григория неразрывно связана с тайной любви и молитвы. «Как молиться? — спрашивает он, и отвечает, — надо отдать себя целиком и полностью, со всеми своими мыслями и желаниями». «Молиться надо с полной отдачей себя, а не просто с рук толкать», — говорит он в другом месте. Как похоже это на мысли святителя Феофана Затворника и святого праведного Иоанна Кронштадтского о молитве! Или на слова преподобного Силуана Афонского: «Молиться за других — это кровь проливать».
Как же достигнуть такой высоты нам, теплохладным и унылым? Или это не про нас написано? «Надо просто физически заставить себя молиться. Пусть вначале несвязно, запинаясь, даже падая. Невзирая на все это, вести свой разговор, свою беседу с горним миром».
Если жизнь наша будет крестным восхождением к Богу, то Бог совершит все остальное. Как пишет преподобный Силуан Афонский, горе и опасности многих научили молиться. «Одна духовная дочь поведала, — пишет отец Григорий, — помолилась “Богородице Дево”, прочитала пятьсот раз, и ребенок больной, расслабленный, стал здоровым». И добавляет, как будто это он сам с ней молился: «Дивная сила молитвы!»
Духовные советы отца Григория отличаются предельной простотой. «Очень важное наблюдение одной души-христианки: при крайнем телесном расслаблении, нежелании встать на молитву, надо совершать истово крестное знамение, да не один раз. После этого, — говорит отец Григорий, — вливается большая духовная энергия, загорается желание молиться (христианский опыт наших дней)». Мы знаем, что от крестного знамения совершаются самые великие чудеса на свете. А о формальном, небрежном осенении себя крестом святой Иоанн Златоуст говорит как о бесовском махании.
Точно такого же свойства его размышления о любви к Богу и к человеку. Без этой любви нет христианства, но ужас заключается в том, что люди так привыкают к этим все определяющим и постоянно звучащим словам, как привыкают к святыням, что уже почти не воспринимают их. А между тем, вся духовная война, которая непрерывно идет в каждой душе человеческой и в мире, сосредоточена только здесь.
«Враг сильно ненавидит эту заповедь и старается ежеминутно (без преувеличения) вселять, сначала мысленно, а потом словами и делами нелюбовность к окружающим, а через это самое вводить нашу душу в страшное место духовного мрака пустоты, озлобленности, раздражительности. Успех молитвы за других достигается при условии святого наказа: помни, Бог любовь есть».
И чем глубже молитва любви, тем сильнее натиск врага, в особенности на пастыря. Все силы ада препятствуют этой молитве. Подвиг заключается в том, чтобы не устрашиться находящих бедствий, не отказаться молитвенно «предстательствовать, крепко душевно взывать и просить о даровании помощи недужным телом и душою».
И далее он говорит буквально словами святого праведного Иоанна Кронштадтского, но мы понимаем, из какой глубины духа вырываются эти его собственные слова: «Всегда будь уверен в получении просимого. По вере твоей да будет тебе». «Для души любящей нет никаких препятствий. Все можно получить, чего просишь. Только искренно проникнись в эту заповедь о любви. Тогда жизнь будет настолько возвышенна, радостна, невзирая ни на какие трудности, физические и моральные».
Он уже прошел через смерть и через ад, и он знает, что такое Воскресение Христово. Когда человек приобщается силе Божией, великой силе Креста и Воскресения, он может сказать, как отец Григорий: «Помни, что ты силен только в молитве».
Многим было дано нечаянно узнать, что такое молитва, по дару Христову. Но вопрос, как известно, заключается только в одном: кто из этих многих сохранил навсегда жизненную память об этом даре. И здесь главная, без конца повторяющаяся тема заметок отца Григория. «Надо воспитывать в себе дух постоянства, а не мимолетных порывов. Отдачи всего себя». Тайна святости — насколько может человек вместить в своей жизни пережитую им благодать.
Необходимо «вырабатывать в себе дух часового терпения, следить за собой именно часовым отрезком времени» (не с этим ли связаны 24 молитвы святого Иоанна Златоуста на всякий час дня и ночи?). «Это, можно сказать, большой секрет в деле духовного строительства. Многие им пренебрегают и не достигают желанной цели». И совсем по-военному сказано у этого воина Христова: «Мой девиз должен быть: отчет — за час». «Существуют “опасные часы”, — пишет он, — и опасные люди (опыт)». Не об этом ли молитва святого Иоанна Златоуста: «Избави мя от человек некоторых, и бесов, и страстей, и всякия иныя неподобная вещи»?
Интересен эпизод с уполномоченным, когда тот, как бес, поучает священника: «Что Вы все никак не успокоитесь? Отслужили полтора-два часа, и ловите себе целый день рыбку на берегу. Вот и святой ваш, Симеон Верхотурский, тоже ведь любил так время проводить» (Конечно, уполномоченный не может знать о внутренней жизни отца Григория, но его пастырская забота о пасомых хорошо ему известна).
Мы все понимаем, что время — это, как говорится, деньги вечности. На время, данное нам на земле, мы должны приобрести вечность. И «за всякое слово праздное (то есть за всякое праздное мгновение своей жизни) даст человек ответ в день суда». И мы должны жить «искупующе время, яко дни лукави суть». Но кто может вынести такое напряжение? Игумен Никон (Воробьев) говорит, чтобы мы хоть раз в час, кто сколько может вместить, вспоминали по-настоящему о Боге. Но кто может достигнуть такой отдачи всей своей жизни, всего себя («отдай кровь и приими Дух»), чтобы до капли крови, до биения сердца, с дыханием своим соединяя имя Иисусово, как говорят святые отцы, жить всю свою жизнь?
В этом необычном «часовом богословии» отца Григория присутствует, на самом деле, древняя духовная традиция, которую можно проследить в современном богослужении: в первый, третий, шестой и девятый часы дня монахи должны были читать установленные для этого времени молитвы. При этом надо иметь в виду, что каждый час имеет свой глубокий смысл, связанный с тайной нашего спасения.
И отец Григорий выделяет «ответственные моменты священника» — при совершении исповеди, при личном причащении и потреблении Святых Даров, при даче святого креста. Весь ежечасный молитвенный подвиг нужен отцу Григорию прежде всего для того, чтобы достойно совершать свое священническое служение.
Он прежде всего — священник, стоящий перед Престолом Божиим спиной к пастве. Он молится Богу, чтобы благодать сошла к нам с небес, он приносит жертвенное приношение, будучи сам жертвой. Он весь устремлен к Богу, он должен достигнуть единства с Богом. И только тогда, когда Божественная благодать касается его в этом таинстве, он может повернуться лицом к народу, чтобы передать людям то, что он получил от Бога. Иначе ему нечего будет сказать людям, и ему некуда будет их вести. И вообще, как он без этого сможет смотреть им в лицо!
И затем он должен видеть людей, к которым повернулся лицом, и заботиться о том, чтобы они были готовы к принятию того, что Бог вручил ему, — да не в суд или во осуждение кто-нибудь из них примет дар Господень.
От священника не требуется, чтобы он был обаятельный собеседник, и еще менее — чтобы он был блестящим оратором или специалистом в какой бы то ни было области. Потому что таких людей можно найти в другом месте. От священника ждут то, что только один священник может дать — Тело Христово, ломимое во оставление наших грехов, и любовь, которая придает смысл всем человеческим страданиям и самой смерти. И пусть он вопиет об этом. Всею своею жизнью, до последнего отданной Христу.
Нам нужны пророки любви, насущно, неотложно. Церковь должна исцелить вдову и сироту, миллионы вдов и сирот, чтобы они поверили в спасение, совершенное распятым и воскресшим Христом. Неужели все священники так заняты, что не могут придти на помощь душам, которым угрожает гибель! Среди холода апокалиптической зимы мы нуждаемся в отцах, которые нас любят. Требуются духовные учителя. Нам нужны свидетели, которые живут Словом и которые питаются от Источника жизни. Наша Церковь должна быть Церковью священников, любящих Христа и овец Его больше своей жизни.
Среди нынешних бед наш народ — как спелая жатва, которая ждет быть собранной для Христа. Но где достойные жатели? «Будьте жателями!» — говорят, обращаясь к сопастырям подвигом своей жизни отец Григорий и множество безвестных священников, отдавших свою жизнь для служения Богу и людям. Будьте пастырями, и прежде всего молитесь Богу, да пошлет нашему народу истинных делателей на жатву Свою. Нет сомнения, что если бы все священники шли этим путем, то духовное лицо нашей страны сразу бы преобразилось.
Жизнь и заметки отца Григория помогают нам серьезно воспринять православную веру, которая порой слишком легко дается нам сегодня, чтобы мы обрели начало подлинного христианства — то, в чем наше Отечество, весь мир столь отчаянно нуждается.
Протоиерей Александр Шаргунов
