Слово на всенощном бдении в Неделю 5-ю по Пасхе, о самаряныне
Христос воскресе!
Продолжается наш праздник Преполовения Пятидесятницы. И мы молимся: «Преполовившуся празднику, жаждущую душу мою благочестия напой водами». И сегодняшняя пасхальная Неделя о самаряныне содержит такую же молитву. Эта беседа самарянки у колодца Иакова со Спасителем, этот разговор человека с Богом — икона молитвы. Мы не знаем, сколько длится эта молитва — впечатление, что много часов. За обменом просьб, которые звучат в словах, — тайна соединения между желанием Бога и желанием человека.
Женщина думает, что она знает, чего она хочет — утолить свою жажду, свое желание, чтобы не бегать ей каждый день далеко по жаре за колодезной водой или за земной любовью, всегда обманчивой. Но Господь просит ее, по сути, о том же самом — Он просит у нее пить, и за этой просьбой скрыто более глубокое желание — дать ей доступ к живой воде, которая остановит этот бег в утомительной, как замечает Екклесиаст, повторности.
Поразительно, что эта женщина, несмотря на грубые грехи, сохранила неиспорченное сердце — почти детскую простоту. Это оттого что никогда не угасало в ней желание найти настоящую воду, и ничто другое на свете не могло удовлетворить ее. «Дай мне всегда такую воду пить!» — просит она Господа сразу же, как только слышит о другой воде, и здесь не столько недоверчивость и ирония, как принято думать, сколько детская простота и непосредственность. С детской прямотой говорит она о себе, о своей беде, и, как дитя, оставляет свой водонос у колодца, забыв, зачем сюда она пришла. И по-детски внезапен переход от земных вещей к небесным, и вся эта беседа — как детский рисунок, в котором преодолена земная тяжесть. С детской доверчивостью идет она вслед за Господом в разговоре, и Господь ведет ее от требования к требованию, от предела к пределу, от глубины к глубине — до бездонных глубин любви.
Нам не избавиться от стремления к вечности, которое Бог вложил в человеческую душу, и только Христос может утолить эту жажду. Тайна молитвы приоткрывается тем, кто услышал слово Господне: «Если кто жаждет, пусть приходит ко Мне и пьет».
«Если мы долго молимся, это не значит, что у нас молитва — многословие, как могут думать некоторые», — восклицает блаженный Августин. Говорить долго — одно, а любить долго — совсем другое. Любить долго — молиться Тому, Кто источник воды живой, несущей исцеление в каждой капле.
«Если бы ты знала дар Божий!» — говорит каждой душе человеческой Господь. Тех, которые обновились в эти святые дни силой Воскресения и вкусили, как благ Господь, и тех, которые остались неутешенными, — всех продолжает звать на брак Агнца, на брак любви между нашей душой и Богом святая Церковь. Это дар — прежде всего чистый дар. Если Бога нет — все все равно. Но если я верую, что Бог есть, если Он открылся мне как любовь — это относится ко всей моей жизни. И научить нас молиться может только Христова любовь.
Что требуется от человека, чтобы принять и сохранить этот дар? Прежде всего горячее желание, жажда этого дара. Пока человек не принесет Богу свое жаждущее сердце, он не может повергнуться перед Ним с полным и безоговорочным покаянием. «Все желание мое пред Тобою, Господи», — говорит псалом (Пс. 37, 10). И это значит твое желание — твоя молитва, поясняет блаженный Августин. Если твое желание продолжительно — и молитва продолжительна. В этом желании достигнуть Бога, столь достойного любви, душа влечется идти все дальше, и учится молитве только у Него, столь возлюбившего нас. Если бы у святых не было такого желания, если бы они не стремились постепенно, шаг за шагом, все более и более осуществлять его, они никогда бы не стали святыми.
Бог ищет тех, кто поклоняется Ему в духе и истине, тех, у кого щедрая душа, при условии, что они будут смиренными, и не будут целиком доверять себе. Но в великом доверии Господу, которое рождается из утоленной жажды, они последуют среди зноя жизни за красотой и правдой Христовой. Наша жизнь должна быть действительно отдана Господу. Единственное препятствие для нашей молитвы, единственная причина, почему мы так легко теряем пасхальную благодать, — наша неспособность, нежелание все отдать Ему. Если мы не отдаем себя Господу, как может Он отдать нам Себя в молитве?
Итак, две жажды встречаются в истинной молитве: жажда Христа отдать Себя нам — та, которую Он возвестил на Кресте в час умирания, и жажда любви души человеческой. И самое чудесное, может быть, заключается в том, что это сокровенное соединение человека с Богом предназначено не для некоторых избранных — оно предлагается всем. Самым простым — таким, как женщина-самарянка. Самым безнадежным — таким, как разбойник благоразумный. И это самое первое, что дается человеку.
Кто из мудрейших способен достигнуть мудрости детей, когда те молятся? Один очень почтенный старый человек рассказывал, как он разговаривал в детстве с Богом. Он рос во вполне благочестивой семье, где все, как полагается, соблюдалось — и говение, и причастие, но на религиозные темы было не принято говорить. Перед сном, перед тем, как он забирался в кровать, мама заставляла его произносить несколько коротких молитв, и он повторял прилежно слова, не очень хорошо понимая их, и под конец полагалось сказать: «Господи, помилуй папу, маму, и всех, кого я люблю!» Обычная детская молитва на сон грядущий, но ребенок с замиранием сердца ждал, когда он останется один. Когда гасили свет, он оставался один, с Богом, с Которым он говорил. Как говорил? На каком языке? Как об этом рассказать тому, кто еще не родился? Бог был здесь, он это знал — бесконечно далекий, и бесконечно близкий, везде присутствующий, и живущий в его сердце. Он рассказывал Ему о своих детских грехах и просил прощения, он хотел быть лучше, он не мог быть без Него. Он обещал Ему вести себя лучше и молил Его помочь ему, и Бог помогал ему, он это знал. Он поднимался до Бога, Бог окружал его, и мальчик засыпал у Него на руках. Кто научил его так молиться? Никто, только Христова любовь.
Это история из нашего времени, но Иисус Христос вчера и сегодня, и вовеки — Тот же. И сегодня, как всегда, как в седьмом или в семнадцатом веке. Как в одной древней истории о монахине, которая встретила в горах девочку-пастушку из расположенной недалеко от монастыря деревни. Девочка пасла коров, и по виду была столь проста и груба, что монахиня решила, что она неграмотная и ничего не знает о Боге. «Деточка, хочешь ли, я научу тебя молитвам?» — спросила монахиня. «Да», — ответила та со слезами, и попросила ее научить, как надо заканчивать молитву «Отче наш». «Потому что, — сказала она, — я не знаю, как ее кончить. Вот уже пять лет, как только я произношу это слово «Отче!», и понимаю, что это Тот, Кто на небесах, — сказала она, поднимая палец кверху, — и понимаю, что Он — мой Отец, я начинаю плакать, и так я плачу весь день, и гляжу на моих коров».
И это очень похоже на известный рассказ об ученике преподобного Антония Великого, преподобном Павле Препростом, который, будучи пожилым, неграмотным человеком, очень захотел научиться молиться, и услышав от своего учителя первый стих Псалтири: «Блажен муж, иже не иде на совет нечестивых» — на двадцать лет ушел в пустыню, повторяя про себя эти слова, пытаясь постигнуть их смысл, пока не открылся ему в них неиссякающий вовеки источник воды живой.
Душе простой и смиренной не нужно много слов, чтобы войти в тайну Бога и быть в Его свете. Не смочь произнести «Отче наш» из-за одного слова «Отче» — такой высоты достигали, наверное, немногие святые. Не о таких ли простых душах возрадовался Христос: «Славлю Тебя, Отче, Господи неба и земли, что Ты утаил сие от мудрых и разумных, и открыл младенцам!» Дай Бог нам так проходить через нашу жизнь, через все скорби и ужасы растления этих дней, чтобы все более научаться простоте и смирению, приобретать эту жажду чистоты детского сердца!
«На молитве будь, как муравей, как лепечущее дитя, ничего не знающее», — наставляет преподобный Исаак Сирин. «Если не будете как дети, — говорит Господь, — не войдете в Царство Небесное».
Протоиерей Александр Шаргунов
