Слово в день памяти святого апостола и евангелиста Иоанна Богослова
Совершая память апостола любви Иоанна Богослова — того, кто всегда с Божией Материю стоит у Креста Христова, молясь о нас, кто на Тайной Вечери, припадая к сердцу Спасителя, до конца времен вопрошает: «Господи, кто предаст Тебя?», через кого Господь открывает нам судьбы всего человечества и Церкви до Своего Второго Пришествия, — мы не можем не размышлять о смысле истории и о путях Церкви Христовой в этом мире.
Во время Херувимской песни священник, сознавая свое абсолютное недостоинство, молится, чтобы Господь не отвратил лица Своего от него, но сподобил быть принесенными Святым Дарам грешным и недостойным рабом Его. «Ты бо еси Приносяй и Приносимый, и Приемляй и Раздаваемый, Христе Боже наш». Христос — Единственный Священник, Он принес спасительную жертву Своей смертью, которой Он прославлен. Он Самого Себя принес в жертву, Он умер, чтобы упразднить всякое служение, которое является только внешним. В Послании к Евреям апостол говорит, что не с кровью козлов и тельцов, но со Своею Кровию, однажды вошел Христос во святилище (Евр. 9, 12). Когда Он испустил дух на Кресте, завеса храма разодралась от верхнего края до нижнего. Со смертью Христовой был сокрушен храм земного служения, который никогда более не должен быть восстановлен. Согласно преданию Церкви, восстановление его будет означать приход антихриста.
Богу угодно только личное служение — то, которое лично связывает нас со Христом. Церковь никогда не знала священства, внешнего по отношению к личности Христа. Она никогда не принимала никакого священства, кроме священства Голгофы. Только такому священству открывается слава Отчая.
Мы должны знать, кто может совершать литургию. Никто, кроме Самого Христа. И никто, кроме того, кто всею жизнью своей устремляется быть единым со Христом и Его жертвенным служением. Мы перестаем участвовать в таинстве жертвы Христовой, если только внешне совершаем его. Если евхаристическая чаша и дискос возносятся только нашими руками. И, тем более, если, хотя бы даже только внешне, мы солидаризируемся с теми, кто сознательно отвергает и предает смерти Христа. «Не бо врагом Твоим тайну повем, ни лобзания Ти дам, яко Иуда». Можем ли мы принести жертву Христову только пением, даже самым прекрасным, «поминающе спасительную сию заповедь, и вся яже о нас бывшая: крест, гроб, тридневное воскресение, на небеса восхождение, одесную седение, второе и славное паки пришествие», и только устами вместе с ангелами «победную песнь поюще, вопиюще, взывающе и глаголюще»? Если евхаристическое приношение означает смерть Христову и славу Его воскресения, невозможно совершить его, не умирая и не воскресая во Христе. Это будет не настоящее служение евхаристии. Точно так же, как если бы мирянин стал повторять все слова и жесты священника. Вернее, несколько иначе. Священник, законно рукоположенный и имеющий благодать для служения, может быть просто орудием, через которое Христос являет Свое присутствие Церкви и приносит Себя в ней. Но если священники не будут лично соединены с любовью Христовой, с Его смертью для мира, с Его благодатью воскресения, литургия не будет их служением. Они будут служителями внешних символов, того, что в христианском служении является земным и несовершенным. Они уподобятся священникам Ветхого Завета, которые приносили жертву, внешнюю по отношению к ним самим. Они не будут священниками в духе и истине — согласно небесному и реальному богослужению. Они не будут причастниками Божественной Евхаристии, когда Сам Христос совершает ее.
Протоиерей Александр Шаргунов
